"Каждый следующий день был ужаснее предыдущего": интервью с очевидцами оккупации в Николаевской области

Разговариваем с двумя сестрами – Ольгой и Валентиной, уроженками Николаевщины. До войны одна из них работала в лаборатории, проверяла качество муки, другая учительствовала. У обоих по трое детей. Из-за войны им пришлось покинуть родные с. Квитневе и пгт Первомайское и искать убежище на Западной Украине. Сейчас они в Ровенской области, в безопасности. Но еще несколько дней назад им пришлось переживать бомбардировки, обстрелы, оккупацию на собственном опыте. Они говорят почти одновременно, и очень часто их голоса сливаются в унисон, ведь одни и те же ужасы они видели и сообща все переживали.

"Дочь… на нас никто не нападет"

Расскажите обо всем с самого начала, от 24 февраля

День начался в 5:15. Позвонил мой ребенок и сказала: «Мама, нас бомбят. У нас дрожат окна, вылетают стекла. Там, где Кульбакино, все красное…» Я еще ответила: «Дочь, это, наверное, учеба. Не переживай. Никто на нас не нападет…» Затем мужчина встал и говорит: «В районе Николаева все красное…» И тогда стало страшно … Мы очень близки к Крыму, и через несколько дней враг может быть уже у нас. Так и вышло.

Вы, кстати, верили, что война будет? И представляли ли себе, какой она может быть?

Да. Но было определенное самовнушение: нам почему-то казалось, что народ в России этого не допустит, восстанет и выбросит своего Путина в космос. Но война началась, шли дни за днями, и ничего такого, что мы себе нафантазировали, не происходило. Напротив, каждый следующий день был ужаснее предыдущего. 27 числа они заехали к нам и впервые обстреляли деревню.

"Мы не смелые"

Как люди реагировали на появление рашистов?

Рады им точно не были. Знаю несколько случаев просто трагических и героических одновременно. В частности, когда по трассе Снигиревка – Николаев шла колонна, наши ребята решили их остановить. Один из них вышел из дома и стал варить прямо из винтовки в сторону орков. Они открыли ответный огонь, в результате чего пострадали несколько домов, школа, взлетела в воздух заправка, много где вылетели окна, и нашему двору, и всему селу досталось… Мужчину того тяжело ранило, и через несколько дней в больнице он умер. Раненых тоже было немало.

Другая история не менее болезненна. Еще один человек накануне набрал домой гранат ящика два. Когда орки заехали, он взял украинский флажок маленький, гранату и двинулся навстречу им. Подошел и говорит: «Вы здесь не проедете!» Они же его обошли и направились дальше. Так он вторично поступил так же: взял флаг, гранату и пошел на мост. Вот там его уже расстреляли. Говорили потом люди, что снайпер. Да еще и мертвого за руку к трубе привязали. Так он и лежал привязанный три дня. Тело никто не мог унести…

В начале нашего разговора вы показывали мне видео с передвижением военной техники оккупантов, которое снимали сами…

По трассе четыре села: Красное – мы, Первомайское, – Бармашово – Партизанское. Орки не пошли через степь, а именно через села, где отовсюду прикрыты, со всех сторон. Ехали, как у себя дома… Но они тоже старались быть осторожными: шли по небольшим группам, распределяясь по разным улицам в селах. Они «нащупывали» себе пути, как муравьи. Например, увидели, что могут пройти, дорога свободна, тогда уже давали сигнал, и шли по более массивным колоннам. Люди в каждой деревне и на каждой улице могли наблюдать, сколько именно их проезжает.

А вы не боялись снимать?

Нас просили – мы снимали. Страшно было, но мы понимали: от того, сколько данных мы передали и как точно мы передали, зависело, насколько точными будут наши ребята. С помощью телеграмм-бота мы, и не только мы, сообщали о технике оккупантов, которую видим, а именно: какая это техника, количество единиц и т.д. Наших больше всего интересовало, сколько бензовозов шло и градов. Знаете, как было радостно, когда мы передали, а потом услышали, что колонну орков перед Николаевом наши накрыли!

Вы очень смелые.

Мы не смелые. Все, что тогда происходило, казалось сном, безумием каким-нибудь.

Как так получилось, что эти видео остались? Находясь в оккупации, вы не стерли их?

Да, нам написали в чате, чтобы мы удалили переписку, съемки, фото, контакты. Мол, если поймают, то… Кроме того, россияне забрали телефоны у многих наших, присоединялись к местным группам и так могли о многом узнавать. Но мы не стерли эти видео сначала, а потом просто не носили телефоны с собой, оставляли их дома. О том, что их могут и дома найти, то не думали тогда.

Самое страшное в оккупации

Я понимаю, что с начала войны вы увидели много ужасов. Что среди всего этого выдержать самое сложное, что оставило болезненные воспоминания?

Для меня ничего страшнее самолетов, нет. После этого гула уже боишься всего: машина проехала, где-то упало – а тебя уже подбрасывает.

Да и любой обстрел – это ужас. Если люди попадают под обстрел или бомбежку, то от них мало что остается. И похороны не такие, как в мирной жизни... Вот, например, местная женщина пошла забирать коров, которые паслись. Прежде нас военные предупредили: сидите и не выдвигайтесь! Так от женщины нашли только ногу и руку. А голова попала на крышу одного дома и только через несколько дней оттуда скатилась… Тогда все, что нашлось, в мешочек сложили и в саду захоронили.

Да разве это случай? Рядом с нами люди жили, мужчина с женщиной. Сейчас лежат в одной могиле, потому что остались от них только какие-то частицы тел… И разобрать, где она, где он, невозможно… И мужа помню, которому половину головы снесло… И россияне своих погибших как вывозили (первые дни не собирали, а потом все-таки начали), так только и видно – из машин руки и ноги торчат, обгоревшие тела…

Многие кошмары навидались, но один момент мне особенно запомнился. Россияне, как заходили, перебили высоковольтную линию. В результате света нет, воды, соответственно, тоже нет. Сын – двенадцать лет – пошел (а там недалеко) с баклажками за водой, которую сами солдаты в бочке привезли. И тут летит самолет. И начинается бомбежка. И мой ребенок с этими баклажками где-то там… Вижу, что-то летит, и не знаю, куда оно прилетит, и передо мной черное облако дыма. Я в тот момент думала, что умру на месте! Слава Богу, через несколько минут малыш из того дыма вынырнул и добежал домой.

Во время обстрелов вы были дома или прятались в бомбоубежище?

Если нет, но путь к бомбоубежищу с детьми, то отдельная история. Днем обычно было все тихо. Затем на ночь, с девяти вечера, орки начинают позиции наших бомбить, поэтому дроны жужжат постоянно, самолеты гудят, россияне налетают, наши отвечают. Словом, перекрестный огонь, а мы находимся между ними. Гепаты начинает так, что глупо становится. И настолько часто – почти непрерывно: на счет «пять» жди каждый последующий выстрел.

У нас было два бомбоубежища – в 5 и 10 минутах ходьбы от нас. Во время какого-то из обстрелов мы решаем, что нужно бежать прятаться. Наши говорили, что лучше перемещаться между домами. Так можно избежать прямого попадания и обломков.

Итак, мы и бежим. Я считаю: "один", "два", "три", "четыре", "пять". На счет «пять» приседаем или падаем, рот открываем, уши прикрываем руками. У меня уже дети знали это как «Отче наш». И так сначала к ближайшему, а затем перебежкам уже к нашему бомбоубежищу. Меньшего и старшего ребенка невероятно колотило!

Оккупация… Какой она была? Что вам запомнилось больше всего?

Запомнилось, например, что наша власть самая первая смылась, как и терроборона, кстати. И показала, соответственно, абсолютную несостоятельность что-либо организовывать. Глава – когда еще был на месте – начал россиян защищать. Высказывался, что и метки не нужно искать. Зачем, мол, это делать?

Народ наш видит беспомощность власти, но сам еще действовать не до конца научился. Все рассуждают, как поступать, как не надо, а когда доходит до дела, то никто ничего не делает. Более того: если ты сам проявляешь инициативу и начинаешь что-то делать и организовывать, найдется много желающих тебя раскритиковать или высмеять. Мол, «тебе что, больше всех нужно?» Так не должно быть. Если ты хочешь что-нибудь изменить, меняй: в своем подъезде, своем городе, в своей стране. Это правило одинаково и в мирное время, и на войне: знаешь, что нужно делать – делай. Патриот – это не тот, кто ходит в вышитой сорочке и поет гимн. Это тот, кто болеет за свою деревню, свою школу, своих соседей… И делает то, что может.

Но удивлял народ не только своей беспомощностью. Были и другие неприятные вещи. Например, были и такие среди наших, кто побежал в разбомбленную школу рассматривать, где и что плохо лежит. Расчет прост: война все спишет. Такую позицию сложно понять. Это же на ваши деньги куплено! Вы сами себя обворовываете?! В общем, мародерство – это зло, которое просто невозможно. Слава Богу, учителя собрались, сплотили учеников и спасли школьное имущество – компьютеры, принтеры…

Сейчас, может, и сложно говорить о власти и о наших людях, но так было. Вряд ли нужно скрывать то, что есть истина.

Вы не долго пробыли под оккупацией, наши быстро вернулись?

Русские нам сказали: пока вы не трогаете нас, мы не трогаем вас. Когда шли из нашего села, то сказали: идем, мол, чтобы вас не тронули. И только они ушли, две колонны, наши их накрыли. Сразу прилетел самолет и начал нас бомбить…

Отдельная история, как мы уезжали. Когда наконец-то решились, то убегали уже под обстрелами. Снаряды падали практически рядом с нами. Вблизи моста – глубокая воронка. Пока ехали – все тряслись! Мопедами добрались до города, сели в маршрутку. Несколько раз возвращались, потому что сначала попросили нас забрать одних детей, потом еще одна женщина присоединилась с четырьмя детьми. Помню какую-нибудь тетю в махровом халате, которая упаковывала в нашу машину детей, вещи, мешок картофеля, яйца, другие продукты. Все напоминало какое-то массовое безумие.

София Денисюк, Елена Харитоненко. Фото: Екатерина Лащикова